Николай Касаткин «Сигида», 1930 год
На этой картине мы видим женщину, которую куда-то ведут двое мужчин. По всей видимости, они — конвоиры, сопровождающие заключённую. Её подпихивают прикладами и поторапливают, однако понятно, что быстрее идти женщина не может.
Героиня сюжета — Надежда Сигида, которая находилась на Карийской каторге в качестве политзаключённой. Художник написал сцену из её жизни, которой предшествовала целая цепочка событий.
Женщины-политзаключённые активно боролись с местной администрацией. Например, Елизавета Ковальская отказалась встать при появлении высокого начальства, за что была помещена в одиночную камеру. Другие заключённые женщины протестовали и призывали снять коменданта тюрьмы с занимаемой должности. В ходе протестов Надежда Сигида попыталась ударить по лицу коменданта В. Масюкова, за что получила наказание — 100 ударов розгами.
В тот же вечер несколько женщин-политзаключённых, включая Сигиду, отравились морфием. Затем попытку отравления предприняли несколько мужчин, однако большинство из них выжили. Всего от отравления умерли шесть человек.
Карийская трагедия, а трагедия ли?
Эта история известна как Карийская трагедия. После неё для всех политзаключённых отменили телесные наказания и смягчили условия пребывания на каторге. Это для тех, кто активно боролся с царизмом, делал бомбы, убивал людей.
Невозможно представить себе ничего подобного ни в советской тюрьме/лагере, ни в современной. Чтобы кто-то из советских или современных осужденных не встал на требование начальства или попытался влепить ему пощечину? Да то «невообразимое», что сделали с Ковальской, показалось бы легким порицанием.
И это не потому что у советских политкаторжан ЧСД было меньше, чем у царских. Это потому что царским политкаторжанам ЧСД иметь позволялось, а советским нет. В сталинские времена старые политкаторжане поначалу пробовали себя вести, как в царской тюрьме. Им быстро объяснили, что теперь не царские времена. С. П. Мельгунов (имевший возможность сравнить прелести царской тюрьмы и советской) вспоминал в эмиграции: «То была царская тюрьма, блаженной памяти тюрьма, о которой политическим заключённым теперь остается вспоминать почти с радостным чувством».
Да и смерть шести человек даже сравнивать не стоит с гибелью миллионов при Сталине, которые, к слову, не травили себя сами, а были убиты или замучены до смерти в лагерях.
Что же всё-таки с лицом Сигиды?
На картине художник изобразил момент, когда Сигиду ведут обратно в барак после телесных наказаний. Видно, что идти женщине тяжело, её лицо довольно страшное, отчего картина кажется жуткой. Так описывал свои впечатления от полотна писатель Борис Акунин:
Картина, ради которой я, собственно, приехал, тоже оказалась вовсе не про героизм или красоту самопожертвования, а про зачарованность смертью.
Девушку (это Надежда Сигида, которая заранее объявила, что для нее порка равнозначна смертному приговору) охранники ведут на экзекуцию. Она идет без сопротивления, даже руки не связаны. Похожа на гоголевскую Панночку. Мороз по коже.
На счёт выражения лица женщины есть три версии.
Первая — это результат телесного наказания. После 100 ударов розгами такое вовсе не удивительно.
Согласно второй версии, художник изобразил женщину после приёма морфия. То есть такое выражение лица является результатом наркотического воздействия. Это похоже на правду, но исторически не верно, так как заключённая отравилась уже после того, как вернулась в барак.
Ну и третью версию представил Борис Акунин. Она связана с тем, что художник Николай Касаткин внезапно умер по время того, как представлял широкой публике эту картину.
Умер он действительно внезапно. И произошло это, представьте, в тот момент, когда Касаткин показывал публике свою последнюю работу — «Карийская трагедия». Вот почему, выходит, так страшно смотреть на девушку с картины. Это художник не Надежду Сигиду, а лик собственной смерти написал, — резюмировал Акунин.
